Цыган - Страница 166

166

Будулай перевернул на другую сторону этот вырванный из ученической тетрадки листок и, усмехнувшись подумал, что, должно быть, тот, кто все это написал химическим карандашом, услышав лай Дозора, заспешил и не успел поставить под своими словами подпись.

Часть восьмая

Если в начале марта Будулаю еще удавалось перебредать на остров по истаявшему тонкому льду, выщупывая его впереди себя палкой, то после того как ему однажды пришлось выуживать из полыньи Дозора, следовало уже подумать о других способах переправы. Может быть, Будулай и попытался еще переправляться через рукав Дона с помощью той же гати из хвороста или камыша, как это не раз приходилось ему делать в разведке на фронте, если бы не Клавдия. Увидев заиндевевшего с головы до ног Дозора, она сразу догадалась:

— Провалился?

— Немного, — ответил Будулай.

— А если бы?.. — она не договорила. — Кто бы вас за ошейник тянул?

Будулай невольно повертел под ее взглядом головой.

— Я, Клавдия Петровна, умею плавать.

— И подо льдом? — жестко поинтересовалась она.

— Там, где бьют ключи, уже на лодке можно.

Не сказав больше ни слова, она тщательно вычесала Дозору старым гребнем из шерсти все сосульки и уложила его у горячей печки на дерюжке. Уже из своей комнаты слыша, как она собирается на работу, Будулай пристыженно думал, что все основания разговаривать с ним в таком тоне у нее были. Не успей он в самый последний момент, и Дозор нырнул бы под лед. И после ухода Клавдии, прежде чем уснуть, Будулай еще долго ворочался на своей кровати с боку на бок. Но перед вечером, уже собираясь на остров, он обрадованно заметил, что вернулась Клавдия с работы совсем другая. Сидя против него за столом, и разговаривала с ним, и взглядывала на него как обычно. После ужина, собрав Дозору с тарелок остатки еды, она даже потрепала его за ухо.

— Будешь знать, когда открывать купальный сезон.

Но провожать Будулая на крыльцо она не вышла. Из этого ом заключил, что все-таки продолжала сердиться на него.

Открыв калитку на улицу, он с недоумением увидел большую грузовую машину с обтянутым брезентом кузовом, которую водителю почему-то вздумалось почти впритык поставить к дому Клавдии. Будулай уже обошел машину и стал спускаться по улице к Дону, когда услышал за своей спиной:

— Эй, дядя, разве ты не Будулай?

Останавливаясь, он оглянулся.

— Будулай.

— Так чего же ты? — Водитель в круглой ондатровой шапке распахнул дверцу кабины. — Едем.

Будулай удивился:

— Куда?

Водитель явно рассердился:

— А это ты лучше меня должен знать. Сам же в правление эту сатану в юбке прислал, на весь район раскричалась, что Тимофей Ильич хочет тебя в ледяной воде утопить, а теперь еще спрашиваешь. Когда эту проклятую моторку грузили, она чуть не придавила меня. Ты что же, и этого переродка берешь с собой? — Водитель опасливо подвинулся на сиденье.

Теперь только Будулай начал понимать.

— Дозор, ко мне! — садясь в машину, приказал он. И после того как Дозор, впрыгнув в кабину машины, устроился у него между колен, оглянулся. Ему показалось, что в угловом окне дома мелькнула тень.

— Ну и жена у тебя! — опять покачал головой водитель, когда они уже сгружали моторную лодку на берегу правого рукава Дона напротив того места, где даже в самые лютые морозы не замерзала взбаламученная донными ключами вода. — Перед ней даже сам Тимоша как лист перед травой.

— Она мне не жена, — сказал Будулай. Водитель недоверчиво покосился на него.

— А кто же?

— Квартирная хозяйка.

— Чего же она тогда взбесилась так?

На этот вопрос Будулай не ответил. Он уже стоял в лодке, спущенной на воду там, где бурлили донные ключи, и с веслом в руках взглядом измерял длину промежутка с еще недотаявшим между первой и второй полыньями льдом. Между ними ему предстояло раздвигать перед моторкой веслом зеленое рыхлое крошево.

Но пока, на чистой воде, мотор с первого же запуска взял скорость. На корме лодки, по-волчьи подняв уши, сидел Дозор.

После того как отклокотала между деревьями и сплошным гладким зеркалом сомкнулась вокруг острова полая вода, лесовозам с бензопилами уже не подъехать было к нему ни с правого, ни с левого берега Дона, но от этого не убавилось, а скорее даже прибавилось беспокойств у Будулая. Едва лишь оделся листвой лес и установилось тепло, по субботам и воскресеньям стали скатываться к Дону на выбеленные до серебряного блеска солнцем песчаные косы из Шахт, из Новочеркасска и даже из Ростова на «Москвичах», «Победах», «Волгах» и «Жигулях» изнуренные духотой люди, по обоим берегам натягивать красные, синие, желтые и всех других цветов палатки, плавать вокруг на пластиковых и надувных лодках и варить на разожженных в корнях дубов и верб кострах уху под неумолчную музыку транзисторов и магнитофонов.

При объезде острова на моторке и при обходе его с ружьем на плече неоценимую услугу оказывал Будулаю тридцатикратный цейсовский бинокль, однажды вдруг блеснувший ему своими линзами из-под черного бурьяна, давно уже затянувшего собой старый окоп. Под кровлей бурьяна бинокль сохранился так, что стоило Будулаю, обтерев его рукавом, поднести к глазам, как сразу же придвинулись вплотную и пологие в курчавой зелени виноградных садов склоны правобережья, и многоцветное стадо автомашин на правом берегу Дона, и весь, как из раковины, вылупившийся из-под суглинистой горы хутор. Сразу же удалось Будулаю найти линзами «цейса» на самом выезде из хутора в степь и тот дом, в котором жил он теперь на квартире у Клавдии Пухляковой. Правда, до этого он и без бинокля всегда безошибочно находил его с острова, даже по вечерам, когда у Клавдии дольше всех не гасли окна. Будулай уже знал, что Клавдия, засиживаясь до полуночи, вяжет из овечьей шерсти или теплые носки для своего сына, который отбывает теперь кадровую службу в армии, или свитер для дочери, которая жила с мужем где-то в архангельских лесах.

166