Цыган - Страница 153

153

— А на ростовской толкучке так учат? — И ни мгновения не промедлив, она сразу же предлагала ему еще более умопомрачительный виток, от которого у Тамилы все выше вздымались брови и шире распахивались ресницы, удлиненные краской. В то время как взор ее другого — молодого — приятеля, тоже наблюдающего за этим поединком из своего угла дивана, соблазнялся колыханием бедер Насти, и соловеющие глаза его затуманивались, а нижняя губа все больше отвисала. Вдруг Тамила, не оглядываясь на него, наотмашь хлестнула его по подбородку рукой в кольцах так, что челюсть у него тут же с лязгом захлопнулась, возвратись на свое место, и взор прояснился. Вдавливаясь в угол дивана, он теперь уже со скучающим выражением на лице стал наблюдать за схваткой своего более старшего по возрасту друга с Настей, время от времени позевывая в прикрывая рот ладонью.

Сигарета у Тамилы в руке, откинутой на боковую спинку дивана, давно уже погасла. С нескрываемым удовольствием она теперь уже не столько наблюдала за поединком своего адъютанта с Настей, сколько вслушивалась в их словесную дуэль, и ей все больше нравился этот будущий цыганский прокурор в джинсах, который на виражах буги-вуги и в сопутствующем им обмене репликами наглядно демонстрировал свое превосходство над партнером. Явно стоило заблаговременно позаботиться, чтобы пристроить эту цыганочку к какому-нибудь настоящему делу. Цыгане, а тем паче цыганки с погонами юристов, не на каждом шагу валяются под ногами, а в том, что на плечах этой квартирантки тетки Изабеллы такие погоны должны будут появиться, уже не может быть сомнений. К первому впечатлению, которое она произвела на Тамилу, теперь уже прибавилось и чувство тщеславной гордости, что не кому-нибудь иному, а ей удалось открыть и извлечь из раковины эту жемчужину, которой оставалось лишь найти подходящую оправу. Что же касается того червячка, который при этом начинал шевелиться в душе у Тамилы, заставляя ее невольно сравнивать себя с цыганкой из табунных степей явно не в свою пользу, то, по ее мнению, пора уже было и смириться с тем, что прошлое не вернуть, а прожитую однажды жизнь заново не переиначить.

Тамила видела, как все явственнее выдыхается ее приятель. Все более замедленными и вялыми становились его виражи. Но он еще отказывался признать себя побежденным.

— А по цыганскому радио тоже звучат буги-вуги?

— А разве по «Голосу Америки» они уже не звучат? — вопросом на его вопрос отвечала Настя.

— Ого, оказывается, не только идейные цыгане есть еще в наше время!

Но здесь уже Тамила не дала ему насладиться иронией. В подтверждение бесспорного исхода их поединка она захлопала в ладоши:

— Правильно, Настя, только так и следует их отбривать.

Вслед за этим Настин партнер тут же и плюхнулся на диван между Тамилой и своим молодым другом, спрятав в разрезе пиджака хвостик.

— Сдаюсь.

Но Тамила с презрением отвернулась от него.

— С твоей стороны и нечестно и неблагородно. Любишь играть, люби и проигрывать. Молодец, — повторила она, вставая с дивана и за плечи поворачивая Настю из стороны в сторону. — Даже в этих джинсах хороша. И все же оправой такой жемчужины мне придется заняться самой. Ты мне разрешишь? Но, я вижу, и тебе нелегко достался этот успех. Ни кровинки в лице. Между тем, если не ошибаюсь, завтра опять предстоит трудовой день, А поэтому пора уже бай-бай. Дай-ка я тебя провожу. — И уже на пороге Настиной комнаты она расцеловала ее: — Бай-бай.

* * *

Как бы в летнее теплое время ни томились цыгане, а еще больше цыганки, на непривычной для них работе на тракторных прицепах, на прополке свеклы и скирдовании соломы, как бы ни брезговали они взять лишний раз в руки тяпку и вилы, иногда и швыряя их в бригадиров в ответ на насмешки, но все-таки это было и лучше, и неизмеримо веселее в открытой степи под шатром голубого неба, чем, например, длинной глухой зимой целыми днями дежурить дома в ожидании возвращения с работы мужа, топтаться у плиты, обстирывать, купать, расчесывать детей. Иногда нападала такая тоска, что даже из ночи в ночь стали переходить многосерийные сны с продолжением: металось перед глазами пламя костров и, завораживая, перед взором, как в сказке, расходились во все стороны дороги.

Шелоро в избытке познала эту тоску после возвращения на конезавод, когда Егор по месяцу стал пропадать в табуне на дальнем отделении, куда назначил его генерал Стрепетов. Ей даже пришлось выучиться ездить на мотоцикле, оставшемся у них в сарае от Будулая, — чтобы с вечера до утра успевать к Егору на отделение, в то время когда их дети, ни о чем не подозревая, безмятежно спали в доме. А днем, когда они находились в школе и в детсадике, Шелоро опять с остервенением принималась чистить лопатой катух и разводить помои сразу на двух кабанов или, сидя на скамеечке под брюхом у коровы, с такой силой дергать ее за соски, что та, взбрыкивая, в отместку опрокидывала цибарку с надоенным молоком. Не зная, как сорвать на ней свою злость, Шелоро хваталась за палку, но тут же получала от своей Розки такой ответ копытом, что потом, обхватив руками живот, корчилась на соломенной подстилке. Хорошо еще, что, привязанная за налыгач к яслям, корова не могла достать ее рогами. Черно-пестрая корова, которую генерал Стрепетов приказал выписать из конезаводского стада многодетной семье Романовых, была с характером. За все годы своей жизни Шелоро и во сне привидеться не могло, что ей когда-нибудь придется иметь дело с такой мстительной тварью. Правда, и молоко у Розки было как те же сливки, и давала она его за три удоя в день столько, что хватало не только детишкам Шелоро, но и соседским.

153